Неточные совпадения
Кроме того, хотя он долго жил в самых близких отношениях
к мужикам как
хозяин и посредник, а главное, как советчик (мужики верили ему и
ходили верст за сорок
к нему советоваться), он не имел никакого определенного суждения о народе, и на вопрос, знает ли он народ, был бы в таком же затруднении ответить, как на вопрос, любит ли он народ.
Чичиков, чинясь,
проходил в дверь боком, чтоб дать и
хозяину пройти с ним вместе; но это было напрасно:
хозяин бы не
прошел, да его уж и не было. Слышно было только, как раздавались его речи по двору: «Да что ж Фома Большой? Зачем он до сих пор не здесь? Ротозей Емельян, беги
к повару-телепню, чтобы потрошил поскорей осетра. Молоки, икру, потроха и лещей в уху, а карасей — в соус. Да раки, раки! Ротозей Фома Меньшой, где же раки? раки, говорю, раки?!» И долго раздавалися всё — раки да раки.
— Ну,
хозяин, смотри же, замечай и, чуть что неисправно, не давай потачки бабушке. Вот садик-то, что у окошек, я, видишь, недавно разбила, — говорила она,
проходя чрез цветник и направляясь
к двору. — Верочка с Марфенькой тут у меня всё на глазах играют, роются в песке. На няньку надеяться нельзя: я и вижу из окошка, что они делают. Вот подрастут, цветов не надо покупать: свои есть.
Год
проходит благополучно. На другой год наступает срок платить оброк — о Сережке ни слуху ни духу. Толкнулся Стрелков
к последнему
хозяину, у которого он жил, но там сказали, что Сережка несколько недель тому назад ушел
к Троице Богу молиться и с тех пор не возвращался. Искал, искал его Стрелков по Москве, на извозчиков разорился, но так и не нашел.
И здесь в эти примитивные игры проигрывают все, что есть: и деньги, и награбленные вещи, и пальто, еще тепленькое, только что снятое с кого-нибудь на Цветном бульваре. Около играющих
ходят барышники-портяночники, которые скупают тут же всякую мелочь, все же ценное и крупное поступает
к самому «Сатане» — так зовут нашего
хозяина, хотя его никогда никто в лицо не видел. Всем делом орудуют буфетчик и два здоровенных вышибалы — они же и скупщики краденого.
Виссарион Захаревский в полной мундирной форме, несмотря на смелость своего характера, как-то конфузливо держал себя перед начальником губернии и напоминал собой несколько собачку, которая
ходит на задних лапках перед
хозяином. Юлия, бледная, худая, но чрезвычайно тщательно причесанная и одетая, полулежала на кушетке и почти не спускала глаз с дверей: Виссарион сказал ей, что Вихров хотел приехать
к Пиколовым.
— Мы тут живем, как монахи! — сказал Рыбин, легонько ударяя Власову по плечу. — Никто не
ходит к нам,
хозяина в селе нет, хозяйку в больницу увезли, и я вроде управляющего. Садитесь-ка за стол. Чай, есть хотите? Ефим, достал бы молока!
Бывши студентом, Калинович каждое воскресенье
ходил к ним обедать, но зачем он это делал — и сам, кажется, хорошенько того не знал, да вряд ли и
хозяева то ведали.
—
К нам, бывало, — рассказывал служащий Балашова, — придет с Костей и еще с кем-нибудь — всегда на эти дела втроем
ходили — и требует у
хозяина 25 рублей или 50, грозя спалить фабрику.
Все сводилось
к тому, что Васька Чуркин, бывший фабричный, пьяница, со своей шайкой грабил по дорогам и чужих и своих, обворовывал клети да
ходил по хозяевам-фабрикантам по нескольку раз в год.
Затем все главные события моего романа позамолкли на некоторое время, кроме разве того, что Английский клуб,
к великому своему неудовольствию, окончательно узнал, что Тулузов мало что представлен в действительные статские советники, но уже и произведен в сей чин, что потом он давал обед на весь официальный и откупщицкий мир, и что за этим обедом только что птичьего молока не было; далее, что на балу генерал-губернатора Екатерина Петровна была одета богаче всех и что сам
хозяин прошел с нею полонез; последнее обстоятельство если не рассердило серьезно настоящих аристократических дам, то по крайней мере рассмешило их.
Его лавка являлась местом вечерних собраний для подростков и легкомысленных девиц улицы; брат моего
хозяина тоже почти каждый вечер
ходил к нему пить пиво и играть в карты.
— А чтоб он знал, какие у тебя вредные мысли; надо, чтоб он тебя учил; кому тебя поучить, кроме
хозяина? Я не со зла говорю ему, а по моей жалости
к тебе. Парнишка ты не глупый, а в башке у тебя бес мутит. Украдь — я смолчу,
к девкам
ходи — тоже смолчу, и выпьешь — не скажу! А про дерзости твои всегда передам
хозяину, так и знай…
Потом все они сели пить чай, разговаривали спокойно, но тихонько и осторожно. И на улице стало тихо, колокол уже не гудел. Два дня они таинственно шептались,
ходили куда-то,
к ним тоже являлись гости и что-то подробно рассказывали. Я очень старался понять — что случилось? Но
хозяева прятали газету от меня, а когда я спросил Сидора — за что убили царя, он тихонько ответил...
— Поди, — приказал он негромко, — скажи ей —
хозяин, мол, просит, — вежливо, гляди, скажи! Просит, мол,
сойдите… пожалуйста! Да. Будто ничего не знаешь, ласковенько так! Нам обижать людей не
к чему…
Но открыв незапертую калитку, он остановился испуганный, и сердце его упало: по двору встречу ему шёл Максим в новой синей рубахе, причёсанный и чистенький, точно собравшийся
к венцу. Он взглянул в лицо
хозяина, приостановился, приподнял плечи и волком
прошёл в дом, показав Кожемякину широкую спину и крепкую шею, стянутую воротом рубахи.
Познакомился он с ним необычно и смешно: пришёл однажды в предвечерний час
к Ревякиным, его встретила пьяная кухарка, на вопрос — дома ли
хозяева? — проворчала что-то невнятное, засмеялась и исчезла, а гость
прошёл в зал, покашлял, пошаркал ногами, прислушался, — было тихо.
Дня два после этого Алексей
ходил хмурый, а потом подошёл
к хозяину на дворе и, сняв картуз, вежливо попросил расчёт.
Хозяева уже вернулись из садов; они вышли из избушки,
прошли в свою хату и не позвали его
к себе.
У
хозяев был сговор. Лукашка приехал в станицу, но не зашел
к Оленину. И Оленин не пошел на сговор по приглашению хорунжего. Ему было грустно, как не было еще ни разу с тех пор, как он поселился в станице. Он видел, как Лукашка, нарядный, с матерью
прошел перед вечером
к хозяевам, и его мучила мысль: за что Лукашка так холоден
к нему? Оленин заперся в свою хату и стал писать свой дневник.
Гостиница эта была надежда и отчаяние всех мелких гражданских чиновников в NN, утешительница в скорбях и место разгула в радостях; направо от входа, вечно на одном месте, стоял бесстрастный
хозяин за конторкой и перед ним его приказчик в белой рубашке, с окладистой бородой и с отчаянным пробором против левого глаза; в этой конторке хоронилось, в первые числа месяца, больше половины жалованья, полученного всеми столоначальниками, их помощниками и помощниками их помощников (секретари редко
ходили, по крайней мере, на свой счет; с секретарства у чиновников
к страсти получать присовокупляется страсть хранить, — они делаются консерваторами).
— Какой ты
хозяин!.. Брата выгнал и меня хотел пустить по миру… Нет, Гордей Евстратыч, хозяйка здесь я. Ты налаживай свой дом, да в нем и хозяйничай, а этот дом батюшкин… И отцу Крискенту закажи, чтобы он тоже не
ходил к нам. Вы с ним меня живую бы закопали в землю… Дескать, пущай только старуха умрет, тогда мы все по-своему повернем.
Костылев.
Проходи, изволь… (Напевая под нос что-то божественное, подозрительно осматривает ночлежку и склоняет голову налево, как бы прислушиваясь
к чему-то в комнате Пепла. Клещ ожесточенно звякает ключами и скрипит подпилком, исподлобья следя за
хозяином.) Скрипишь?
Но этим еще не довольствуется Аким: он ведет
хозяина по всем закоулкам мельницы, указывает ему, где что плохо, не пропускает ни одной щели и все это обещает исправить в наилучшем виде. Обнадеженный и вполне довольный, мельник отправляется.
Проходят две недели; возвращается
хозяин. Подъезжая
к дому, он не узнает его и глазам не верит: на макушке кровли красуется резной деревянный конь; над воротами торчит шест, а на шесте приделана скворечница; под окнами пестреет вычурная резьба…
Дениска
ходил около них и, стараясь показать, что он совершенно равнодушен
к огурцам, пирогам и яйцам, которые ели
хозяева, весь погрузился в избиение слепней и мух, ослеплявших лошадиные животы и спины.
Каждый праздник служащие обязаны были
ходить к ранней обедне и становиться в церкви так, чтобы их всех видел
хозяин.
— Ай да наши — чуваши! — одобрительно воскликнул Грачёв. — А я тоже, — из типографии прогнали за озорство, так я
к живописцу поступил краски тереть и всякое там… Да, чёрт её, на сырую вывеску сел однажды… ну — начали они меня пороть! Вот пороли, черти! И
хозяин, и хозяйка, и мастер… прямо того и жди, что помрут с устатка… Теперь я у водопроводчика работаю. Шесть целковых в месяц…
Ходил обедать, а теперь на работу иду…
Прошло две недели. Квартирный
хозяин во время сна отобрал у мужика сапоги в уплату за квартиру… Остальное платье променено на лохмотья, и деньги проедены… Работы не находилось: на рынке слишком много нанимающихся и слишком мало нанимателей. С квартиры прогнали… Наконец он пошел просить милостыню и два битых часа тщетно простоял, коченея от холода.
К воротам то и дело подъезжали экипажи, и мимо
проходила публика. Но никто ничего не подал.
Прошло около часа,
хозяин не унимался хвалить русских офицеров, бранить французов и даже несколько раз, в восторге пламенной благодарности, прижимал меня
к своему сердцу, но об ужине и речи не было.
— Что ж это в самом деле? — сказал
хозяин, когда еще
прошло полчаса, — его превосходительство шутит, что ль? Ведь я не навязывался
к нему с моим обедом.
Лакей быстро побежал наверх
к графу, который, по решительному отсутствию денег, несколько дней не выходил из дома, а все время употреблял на то, что читал скабрезные французские романы, отрытые им в библиотеке Бегушева. На приглашение
хозяина он немедленно
сошел к нему.
Долгов, прочитав письма, решился лучше не дожидаться
хозяина: ему совестно было встретиться с ним.
Проходя, впрочем, переднюю и вспомнив, что в этом доме живет и граф Хвостиков, спросил, дома ли тот? Ему отвечали, что граф только что проснулся. Долгов
прошел к нему. Граф лежал в постели, совершенно в позе беспечного юноши, и с первого слова объявил, что им непременно надобно ехать вечером еще в одно место хлопотать по их делу. Долгов согласился.
Когда она опомнилась, музыка уже не играла и полка не было. Она перебежала дорогу
к тому месту, где оставила
хозяина, но, увы! столяра уже там не было. Она бросилась вперед, потом назад, еще раз перебежала дорогу, но столяр точно сквозь землю провалился… Каштанка стала обнюхивать тротуар, надеясь найти
хозяина по запаху его следов, но раньше какой-то негодяй
прошел в новых резиновых калошах, и теперь все тонкие запахи мешались с острою каучуковою вонью, так что ничего нельзя было разобрать.
Возвращаясь домой в следующий вечер, табун наткнулся на
хозяина с гостем. Жулдыба, подходя
к дому, покосилась на две мужские фигуры: один был молодой
хозяин в соломенной шляпе, другой высокий, толстый, обрюзгший военный. Старуха покосилась на людей и, прижав,
прошла подле него; остальные — молодежь — переполошились, замялись, особенно когда
хозяин с гостем нарочно вошли в середину лошадей, что-то показывая друг другу и разговаривая.
Дьячковская избушка стояла недалеко от церкви, и Арефа
прошел к ней огородом. Осенью прошлого года схватил его игумен Моисей, и с тех пор Арефа не бывал дома. Без него дьячиха управлялась одна, и все у ней было в порядке: капуста, горох, репа. С Охоней она и гряды копала, и в поле управлялась. Первым встретил дьячка верный пес Орешко: он сначала залаял на
хозяина, а потом завизжал и бросился лизать хозяйские руки. На его визг выскочила дьячиха и по обычаю повалилась мужу в ноги.
В ласковый день бабьего лета Артамонов, усталый и сердитый, вышел в сад. Вечерело; в зеленоватом небе, чисто выметенном ветром, вымытом дождямии, таяло, не грея, утомлённое солнце осени. В углу сада возился Тихон Вялов, сгребая граблями опавшие листья, печальный, мягкий шорох плыл по саду; за деревьями ворчала фабрика, серый дым лениво пачкал прозрачность воздуха. Чтоб не видеть дворника, не говорить с ним,
хозяин прошёл в противоположный угол сада,
к бане; дверь в неё была не притворена.
Если ястреб так свыкается с собакой, то еще более привыкает
к своему
хозяину: у другого охотника он долго не будет так ловить и особенно
ходить на руку, как у того, кто его выносил и охотился с ним сначала.
Он был так умен, что, идя в поле, охотник не брал его на руку, а только отворял чулан, в котором он сидел, — ястреб вылетал и садился на какую-нибудь крышу; охотник, не обращал на него внимания и отправлялся, куда ему надобно; через несколько времени ястреб догонял его и садился ему на голову или на плечо, если
хозяин не подставлял руки; иногда случалось, что он долго не являлся
к охотнику, но, подходя
к знакомым березам, мимо которых надо было
проходить (если идти в эту сторону), охотник всегда находил, что ястреб сидит на дереве и дожидается его; один раз прямо с дерева поймал он перепелку, которую собака спугнула нечаянно, потому что тут прежде никогда не бывало перепелок.
Пришел Челкаш, и они стали есть и пить, разговаривая. С третьей рюмки Гаврила опьянел. Ему стало весело и хотелось сказать что-нибудь приятное своему
хозяину, который — славный человек! — так вкусно угостил его. Но слова, целыми волнами подливавшиеся ему
к горлу, почему-то не
сходили с языка, вдруг отяжелевшего.
У старогородского городничего Порохонцева был именинный пирог, и по этому случаю были гости: два купца из богатых, чиновники и из духовенства: среброкудрый протоиерей Савелий Туберозов, маленький, кроткий, паче всех человек, отец Бенефисов и непомерный дьякон Ахилла. Все, и
хозяева и гости, сидели, ели, пили и потом, отпав от стола, зажужжали. В зале стоял шумный говор и
ходили густые облака табачного дыма. В это время
хозяин случайно глянул в окно и, оборотясь
к жене, воскликнул...
Проходили года, сменялись лакеи в кожаных нарукавниках, сменялись поставщики и развозчики пива, сменялись сами
хозяева пивной, но Сашка неизменно каждый вечер
к шести часам уже сидел на своей эстраде со скрипкой в руках и с маленькой беленькой собачкой на коленях, а
к часу ночи уходил из Гамбринуса в сопровождении той же собачки Белочки, едва держась на ногах от выпитого пива.
И он
сошел с порога и стал светить фонарем в кибитке. Между прислугою, тетушкою и Селиваном перекидывались отдельные коротенькие фразы, обнаружившие со стороны нашей недоверие
к хозяину и страх, а со стороны Селивана какую-то далеко скрытую мужичью иронию и, пожалуй, тоже своего рода недоверие.
— Постреливает твой-то…
хозяин, — сказал Тимоха с юмором, обратясь
к Марусе. Мне показалось, что по лицу молодой женщины
прошла какая-то тень.
— Доброе утро с добрым днем
прошли, мой желанный! — зазвучал голос Катерины. — Добрый вечер тебе! Встань, прийди
к нам, пробудись на светлую радость; ждем тебя, я да
хозяин, люди всё добрые, твоей воле покорные; загаси любовью ненависть, коли все еще сердце обидой болит. Скажи слово ласковое!..
С другого же почти дня Рымов закутил; начали
ходить к нему какие-то приятели, пили, читали, один из них даже беспрестанно падал на пол и представлял, как будто бы умирает; не меньше других ломался и сам
хозяин: мало того, что читал что-то наизусть, размахивал, как сумасшедший, руками; но мяукал даже по-кошачьи и визжал, как свинья, когда ту режут; на жену уже никакого не обращал внимания и только бранился, когда она начинала ему выговаривать; уроки все утратил; явилась опять бедность.
Степан Петрович пожал ему руку, проговорил: «Рад… весьма. Озябли… Водки?» И, указав головой на закуску, стоявшую на столике, принялся снова
ходить по комнате. Борис Андреич выпил рюмку водки, за ним Петр Васильич, и оба уселись на широком диване с множеством подушек. Борису Андреичу тут же показалось, как будто он век свой сидел на этом диване и давным-давно знаком с
хозяином дома. Точно такое ощущение испытывали все, приезжавшие
к Барсукову.
И отправляют парнишку с Веденеем Иванычем, и бегает он по Петербургу или по Москве, с ног до головы перепачканный: щелчками да тасканьем не обходят — нечего сказать — уму-разуму учат. Но вот
прошло пять лет: парень из ученья вышел, подрос совсем, получил от
хозяина синий кафтан с обувкой и сто рублей денег и
сходит в деревню. Матка первое время, как посмотрит на него, так и заревет от радости на всю избу, а потом идут
к барину.
Пошли
хозяева в церковь, а Аггей не знает, что ему и думать. Махнул он рукой. «Будь что будет, — думает, — хуже того, что теперь, себе не сделаю; хоть и казнят меня, а пойду и обличу злодея». И пошел за
хозяевами к собору и стал с народом на паперти, где
проходить правителю.
Подошел
к «Соболю». Капитан стоит у руля и молча вдаль смотрит. На палубе ни души. Сказывает про себя Алексей капитану, что он новый
хозяин. Не торопясь,
сошел капитан с рубки, не снимая картуза, подошел
к Алексею и сухо спросил...
— Значит, каждый день
к хозяину хожу, а не случится его дома,
к хозяйке, — ответил Алексей.